Выгорелые, искореженные взрывами дома и между ними цветущие кусты сирени, раздолье яблонь и вишен, нежные грозди черемухи, торопливые молоденькие деревца, с бешеной скоростью тянущиеся к солнцу сквозь руины - ты уже зарастало однажды, поле. Пустырь с ленточками разминирования - их вообще очень много по обочинам и в полях, и выражение "пойти за ленточку" обретает двойной смысл. Доска с парой переплетенных сердечек, закрывающая выбитое окно, другое сердце, выведенное на асфальте - здесь все еще любят, и свадебные кортежи гудят по улицам, возвещая брачные торжества. Увядшие букеты, оставленные в оконных проемах и у дверей, надписи "здесь живут люди", "здесь живут дети" - порой обугленные, сбитые взрывами. Простреленные автомобили - я видела похожие на Чонгаре, но у этих дырки от пуль и осколков трогательно заткнуты кусочками пенки и покрашены серебрянкой. Мордор Азовстали, черные с ржавым руины, вывороченные наружу балки, взорванный мост, разбитый памятник освободителям города.
Дворники подметают улицы, коммунальщики подстригают кусты перед разбитым театром, высаживают цветы на клумбах. Дорожные рабочие поливают асфальт - словно дезактивируют новый Чернобыль. Повсюду строительная техника, краны, экскаваторы - разбирают завалы, восстанавливают частично уцелевшие дома, возводят новые кварталы - нарядные, светлые. Много людей в военной форме, армейских машин, у солдат спокойные и деловитые лица. Неторопливо катят по рельсам только что запущенные трамваи, позвякивают по-питерски. Граффити возвешющают о работе салона красоты и барбершопа. Много очередей, люди толпятся, но не ссорятся - просто смотрят вперед. В центре кафешки, рыночки, с рук продается клубника, зелень и сладкое домашнее молоко. Красивые подростки собрались двумя компаниями на площади с голубями, играют в волейбол, прыгают за мячом. Матери и бабушки катают коляски, дети в школе носятся друг за дружкой, азартно визжат, внимательно слушают взрослую тетю писателя аж из Москвы - я нашла среди детвы маленькую себя, коротко стриженую и немодно одетую девочку с ясным и сильным взглядом - эта будет писать и внутри у нее огромная удивительная страна. Тусклолицые старики на взорванной остановке, стоят смирно и вдруг дедок с клюкой выдает соленую шуточку и наслаждается дружным хохотом. Здесь вообще любят смеяться, охотно показывают порушенные жилища, рассказывают, как сидели в подвалах, прятались, бегали за водой, выживали и выжили же - вот сын крышу починил, город окна поменял и дверь обещали, кошка вернулась, жаль только зубы еще не успела вставить.
За руинами и обломками проступает тот город, о котором я еще буду плакать. Приморский, провинциальный, жовиальный, нахально-застенчивый, гостеприимный и чуточку жуликоватый. Приполяченные изящные особнячки 19 века, церкви в южном стиле, основательные каменные дома 1900х и убитый навылет деревянный дом тех же лет с ветхой резьбой. Ажурные решетки, изящные дверные ручки, флюгера, античные маски на фронтонах, островерхие крыши... Вряд ли кто будет восстанавливать эти пережитки прошлого, залечивать ветхие стены. И пройдут десятилетия, прежде чем соленые морские дожди вымоют осколки стекол из глаз мариупольцев...
Но надежда всегда остается. Город поднимается с колен, осторожно осматривается, ощупывает синяки, сплевывает выбитые зубы и улыбается - я живой. Он прекрасен сейчас - в цветах, в птицах, в теплых ладонях Азовского моря. Он выздоровеет и станет еще краше. И никакая сторона улицы не будет опасной при артобстреле!
Дворники подметают улицы, коммунальщики подстригают кусты перед разбитым театром, высаживают цветы на клумбах. Дорожные рабочие поливают асфальт - словно дезактивируют новый Чернобыль. Повсюду строительная техника, краны, экскаваторы - разбирают завалы, восстанавливают частично уцелевшие дома, возводят новые кварталы - нарядные, светлые. Много людей в военной форме, армейских машин, у солдат спокойные и деловитые лица. Неторопливо катят по рельсам только что запущенные трамваи, позвякивают по-питерски. Граффити возвешющают о работе салона красоты и барбершопа. Много очередей, люди толпятся, но не ссорятся - просто смотрят вперед. В центре кафешки, рыночки, с рук продается клубника, зелень и сладкое домашнее молоко. Красивые подростки собрались двумя компаниями на площади с голубями, играют в волейбол, прыгают за мячом. Матери и бабушки катают коляски, дети в школе носятся друг за дружкой, азартно визжат, внимательно слушают взрослую тетю писателя аж из Москвы - я нашла среди детвы маленькую себя, коротко стриженую и немодно одетую девочку с ясным и сильным взглядом - эта будет писать и внутри у нее огромная удивительная страна. Тусклолицые старики на взорванной остановке, стоят смирно и вдруг дедок с клюкой выдает соленую шуточку и наслаждается дружным хохотом. Здесь вообще любят смеяться, охотно показывают порушенные жилища, рассказывают, как сидели в подвалах, прятались, бегали за водой, выживали и выжили же - вот сын крышу починил, город окна поменял и дверь обещали, кошка вернулась, жаль только зубы еще не успела вставить.
За руинами и обломками проступает тот город, о котором я еще буду плакать. Приморский, провинциальный, жовиальный, нахально-застенчивый, гостеприимный и чуточку жуликоватый. Приполяченные изящные особнячки 19 века, церкви в южном стиле, основательные каменные дома 1900х и убитый навылет деревянный дом тех же лет с ветхой резьбой. Ажурные решетки, изящные дверные ручки, флюгера, античные маски на фронтонах, островерхие крыши... Вряд ли кто будет восстанавливать эти пережитки прошлого, залечивать ветхие стены. И пройдут десятилетия, прежде чем соленые морские дожди вымоют осколки стекол из глаз мариупольцев...
Но надежда всегда остается. Город поднимается с колен, осторожно осматривается, ощупывает синяки, сплевывает выбитые зубы и улыбается - я живой. Он прекрасен сейчас - в цветах, в птицах, в теплых ладонях Азовского моря. Он выздоровеет и станет еще краше. И никакая сторона улицы не будет опасной при артобстреле!